Том 1. Нравы Растеряевой улицы - Страница 82

В конце было прибавлено: «льстя себя надеждой», и красовалась подпись: «Пиро-гидро-техник Капитон Иванов. Сего числа…»

Фокусов в подобном роде было насчитано очень много, и мне очень захотелось поскорее и покороче познакомиться с их автором; кроме того, мне было весьма интересно видеть соотечественника, подымающегося на такие штуки, просто как бедняка и, следовательно, человека несчастного, много видевшего на своем веку, и, наконец, потому даже, что этого Капитона Иванова можно просто усадить на диван и напоить его, беднягу, чаем…

Я так и сделал. Капитон Иванов, робко и поминутно раскланиваясь, вошел в мою комнату. Таинственный маг весьма походил на мещанина, о чем главным образом свидетельствовала серебряная сережка в ухе; лицо его не носило ни одной черты той плутоватости и даже подловатости, которая непременно оттеняет физиономии всех магов, начиная от известного волшебника и мага Кречинского вплоть до воришек копеечных, с одной стороны, и вплоть до воришек сотенных — с другой. У всех их, при самой мастерской игре физиономии, всегда можно приметить в глазах что-то такое, что заставляет думать: «нет, врешь, брат!» У господина же Иванова, кроме высокой кротости и робости, я ничего не заметил в глазах. Чародей был маленькая фигурка с птицевидною физиономией и клинообразным лбом, на который поминутно свешивалась прядь намасленных, ради праздника, волос. Костюм, состоявший из сюртука, застегнутого на все пуговицы, и синих панталон, засунутых в сапоги, не говорил в пользу его благосостояния. Робость, проглядывавшая в глазах мага, скоро совершенно овладела им, когда я предложил ему сесть и выпить стакан чаю. Он взял стакан и поместился с ним у двери. Стоило громадных усилий, чтобы, наконец, усадить его. Кое-как, после продолжительных увещаний, он согласился и сел на кончик стула. Во все это время он не забывал покашливать, закрывая рот рукою, и поминутно потрогивал шею, запихивая за галстук махры истерзанных воротничков.

Надо было о чем-нибудь говорить.

— Давно вы занимаетесь этим?.. — сказал я, не зная, как назвать его профессию.

— Да уж более, пожалуй, пятнадцати лет, — покашливая и потрогивая шею, заговорил маг… — Д-да-с! Пожалуй, что поболе пятнадцати-то годов будет, все этим же мастерством-с продолжаю… Плохое, вашскобродие, наше занятие-с! В прежнее время точно что… Ну, а теперь!..

Гость остановился, тряхнул головой.

— Теперь, вашскобродие, тихо-с!.. И даже так тихо, что вот как-с, — хуже нет! Да что ни возьмите, ведь и повсюду так-с. Тишина бедовая.

Иванов поднес ко рту полное блюдечко, откусил маленький кусок сахару, отряхнул его над чаем, хлебнул и заговорил:

— В прежнее время-с! В прежнее время, бывало, господа, которые случатся приезжающие или хоть и из жителей здешних, в прежнее-то время они вот как: «Сделай милость!», «С великим удовольствием!..» Да что ему? Он швырнет ассигнацию, и получай… Рубль ли, два ли, ему это и внимания не стоит… Ну, а уже теперь… тихо! Теперь, я так считаю, господам много дано забот-с! Хлопоты-с! все надо «самим» расчесть: в кое место! В теперешнее время посовестишься и рожу-то свою к господам совать: стыд! Ежели вот теперь я к вашей милости достиг, то уж истинно — вот куда подошло! Ей-ей-с!

Гость мой вздохнул.

— Н-нет-с! Это не то-с! В прежнее-то время, я так замечаю, было веселее… Всякий желал, чтобы где как приятнее. Купец ли, дворянин ли, чиновник ли, все он нюхает, где бы увеселения, то есть, докопаться… Бывало, зайдешь в лавку, купцы промежду себя балуются, кто в шашки, а кто простым манером, ногу за ноги заплетут — да обземь! Увидят меня: «А! шушвара, дескать, египетская (обыкновенно в шутку), показывай живо!..» В те поры услышишь это-то, да, бывало, еще заломаешься!.. Потому твое не уйдет: купцы эти без тебя на вожжах перевешаются от скуки. Всю эту историю понимаешь и, бывало, еще заломаешься. «Показать мы можем, да ведь, господа, разному показанью разная цена!..» — «Показывай, кричат, лучшева!» А я, бывало, опять: «Лучшева! и этого, скажешь, можно, да опять и то надо знать, какой сорт; есть, говорю, одно, есть и другое, а есть еще, говорю, и такое, что уж лучше его нету!» — «Этого, кричат, самого! Какого нет опасней! Делай! Помудреней!..» — «Не будет ли, скажешь, господа, накладно? Пять серебра, менее не беру!..» — «Делай!» кричат: ну и делаешь.

Я налил гостю другой стакан чаю; он подвинул его к себе, вытер ладонью запотелый лоб и спрятал за ухо свесившуюся прядь волос.

— Бывало, — продолжал он, — какое ото всех почтение! Истинно говорю, умереть — не лгу, идешь, бывало, по улице-то, — только шапку сымаешь, только сымаешь: «А! Иванов! Капитоша! зайди, долбони рюмочку!» — «Эй! друг! сделай штучку….» — «Что дашь?» — «Что угодно!» Ей-ей-с! Иные и господа, а обращались в лучшем виде… У купца у Псунова у одного сколько я денег перебрал, кажется, сметы нет!.. В прежнее время у него в доме — Садом-Гамор: турок ли, арап ли какой, панорамщик, всякий, всякий к нему шел… И что только творилось!.. Музыканты играют, обезьяны ученые скачут, кто на флейте, кто на кларнете, кто фокусы показывает, кто колесом ходит, — ну, то есть, столпотворение было!.. А Псунов-то этот лежит, бывало, в одной рубахе на диване, только покрикивает: «Эй, ребята, проворней!» И я тут же толкусь… Нет-нет и на мою ладонь что-нибудь капнет, — все дай сюда! Все ребятишкам…

— Вы женаты? — спросил я.

— Как же-с! — сказал гость, и, к удивлению моему, сказал как бы даже с удовольствием. — Как же-с, уж у меня, слава богу, старшему сыну четырнадцатый год, как же-с! Слава богу… Изволили читать бумагу-то? Афишку мою? Все он-с!.. И преотличнейший почерк!.. Да-с, благодарен за это! Одно только и утешение, что семья… По крайности за нее отбиваешься… Ну и жена, дай бог ей здоровья, любит меня… Д-да! И даже так любит, что — на редкость!.. Собили было мне невесту и с деньгами и из чиновничьего звания, да подумал-подумал я, что я с ней, с благородной-то, буду делать? Думаю — бог с ними и с деньгами!.. Взял простенькую, сироту, и слава тебе, господи, благодарю моего бога, живем дружно… Да опять, всегда уж у меня дома горшок щей-то найдется, с голоду не умру… «Когда же это, говорит, Капитоша, мы с тобой разбогатеем?» — «А вот, говорю, погоди… Скоро» (Рассказчик усмехнулся и прибавил:) Да ведь что будешь делать-то? Откуда взять? Ну, и посмеемся, пошутим с горя-то!.. И какое ей, то есть супруге-то, господь дал терпение, — ей-ей! Теперь вы возьмите наше житье: вот эдакую конурку мы вчетвером занимаем; стряпущей печки у нас нету, лежанка; понадобится иной раз что-нибудь съедобное, идем просить хозяйку: «Позвольте, дескать, нам горшочек в вашей печи поставить…» Так они, хозяева-то, жену мою — уж они ее! И «нищая!» и «когда вы передохнете; вы, говорит, с дьяволом знакомы…» Та все молчит. Только от хозяев нам и название одно: «трубалеты». Девчонки у них, у хозяев то есть, так и тех разным словам научают… Идет сын мой, а они ему: «трубалет, трубалет!» Жена моя подзывает его и говорит: «А ты ей скажи…» Он и скажи!.. «Ты трубалет!» А сын-то: «А ты», говорит… Прибежали хозяева — ва-ай-на! «Как вы смеете таким пакостным словам детей учить? Долой из нашего дому!..» А долой — так долой!