Том 1. Нравы Растеряевой улицы - Страница 58

— Нешто у меня сто рук-то?.. Небось не одно дело…

— Молчи! — раздражительно, но неторопливо произнес хозяин. — Ma-алчи! Ты про дела говорить не смей… Ты…

— С чаво ж такое не говорить-то? Экося дело какое!

— Не говор-ри, Авдотья! Слышишь или нет?

Семен Иванович грозно приподымается с дивана; Авдотья отступает, прижав к груди самовар.

— У тебя дела? — продолжает хозяин. — А где же это ты рожу-то нажевала? пришла как щепка, а теперь эво рыло-то… все это от делов?.. Ах ты, бессовестная тварь!.. У тебя дела!

— Ну, пошел мутить!

— Нет, погоди… Стой! Я говорю, где ты нажевала рожу?

— Ты на меня не кричи! Чего ты, воевода какой отыскался? — вскрикивает, в свою очередь, кухарка. — Каки-таки, вишь, дела! Мало, что ль, делов-то? У тебя добра-то эва навалено… все прибери!

Семен Иванович, побагровевший и готовый на отчаянную брань, вдруг почувствовал, что фраза кухарки насчет изобилия добра пролила в его сердце нечто беспредельно отрадное; он утих и молча опустился на диван.

— У тебя, — продолжает в том же воинственном тоне кухарка, — эва что всего понапихано!.. Где ни повернись… Ровно бы помещик какой живешь, а я небось одна… Каки-таки дела…

Эва-а!

— Ах, дура! — кротко говорит хозяин, — сравнила с помещиком!

— А то что же? У иного помещика еще и этого-то нету…

А у тебя погляди-кось! Все убери да подмети.

— Ах, дура, дура! — сладко произносит хозяин.

— Вот те дура!.. Что платья, что белья, что чего!.. Все напасено, незнамо про кого только… Тебе с меня взять нечего, я человек старый… кабы жену взял, тогда и взыскивай с нее! Да и в ту пору с твоим богатырством еще не управишься… А то — одна! Нету делов!

Семен Иванович безмолвствует. Кухарка направляется к двери.

— Погоди! — нежно произносит герой.

— Чего еще?

— Постой… Так, говоришь… помещик… Я-то?

— Да помещик и есть…

— Погоди, Авдотья… Постой минуточку… Много всего, говоришь?

— Обнакновенно много всего… что одежи, что чего!

— Д-да!.. Слава богу!..

Семен Иванович вздыхает. Авдотья ждет нового вопроса.

— Идти, что ль?

— Погоди минуточку…

— Чего годить-то?.. У меня небось есть где хороводиться…

— Погоди же, господи!.. Позволь!

Настает продолжительное молчание. Авдотья ждет. Семен Иванович совершенно растаял от удовольствия, которое доставила ему Авдотья.

— Так ты, Авдотья, говоришь: я вроде как помещик?..

— О, да что это, дите какое разыскалось! Мне ведь…

— Постой, Авдотья! погоди!

Но Авдотья уже исчезла.

По уходе кухарки мысли Семена Ивановича начали принимать самые разнообразные направления; сначала он, поддаваясь новому ощущению, воспроизведенному словами кухарки, горячо благодаря бога за его милости, шептал: «слава богу», «слава тебе, господи» и вздыхал. Свет лампад весьма гармонировал с настроением души моего героя. Затем наболевшее и наголодавшееся самолюбие его начало требовать какого-нибудь нового удовольствия. Семен Иваныч, успевши убедиться, что он, благодаря бога, ничуть не хуже других, потихоньку начал помышлять о том, что, несмотря на преимущества, которыми обладает он перед многими виденными им лицами, он не получает должного уважения и не имеет нигде права голоса… «За что? — думал Семен Иваныч. — Что я, хуже, что ль, кого? Слава богу, кажется? Нет, погоди!..» При этом он нетерпеливо вскакивал с дивана и тотчас же садился опять. Разгневанная мысль его мгновенно вспоминает все оскорбления, которые он хоть когда-нибудь получал: Семен Иваныч вспыхивал и решал тотчас же на ком-нибудь сорвать кровную обиду. В жару негодования он вспоминает все ту же свою кухарку Авдотью, которая за несколько минут перед этим не дослушала его разговоров и ушла, несмотря на то, что он весьма ласково говорил ей: «погоди», «постой».

— Авдотья! — гаркнул он, с сердцем распахнув дверь в кухню. — Поди сюда!

— Это еще чего, вот…

— Не разговаривать! Я эти разговоры-то слыхал… Пошла сюда!

Семен Иваныч ушел и хлопнул дверью. Авдотья, услыхав, как хлопнула за барином дверь, поняла, что дело разыгралось не на шутку, и не без робости вошла в хозяйские покои. Хозяин в волнении сидел на диване, нетерпеливо болтал ногой и, увидав кухарку, заговорил с ожесточением:

— Когда ты будешь слушать, что тебе говорят? а?

— Господи помилуй! Слава богу, и так слышу…

— Нет, я говорю, когда ты будешь слушать?..

Авдотья не нашлась, что отвечать.

— А? — продолжал хозяин. — Я тебе что сегодня утром сказал?..

— Мало чего ты говорил? У тебя нешто мало приказу-то?

— Нет, что я сказал?

— Что сказал, то и сделала… И нечего орать попусту…

— Мол-лчи! Что я сказал?

— Нечего молчать. Говорю, коли спрашиваешь. Сказал: отнести сапог в починку — отнесла… Приказал тарелки перемыть — вон они…

Семен Иванович еще с большим волнением принялся болтать ногою, готовясь гаркнуть пуще прежнего.

— Мало ли, — бормотала испуганная Авдотья… — Вон, сказал, огурцы пере…

— Чт-то я сказал?! — не удержался Семен Иванович и вскочил с дивана.

Вышедшая из терпения Авдотья плюнула и скрылась, хлопнув дверью…

— Вон! долой с места! — кричал Семен Иванович, но Авдотья не слыхала его.

Хозяин был в волнении. Шагая по комнате и ероша волоса, он ждал, что Авдотья явится и попросит извинения. Но она не являлась. Хозяин каждую минуту порывался в кухню для того, чтобы объяснить строптивой рабыне ее вину, но долгое время не решался этого сделать. Авдотья между тем, очутившись в кухне, сразу чего-то оробела и упорно задумалась над тем, что такое сказывал ей хозяин? Перемывая дрожащими руками тарелки, она долгое время перебирала в памяти хозяйские приказания, но ничего заслуживающего гнева не находила и убивалась пуще прежнего. Из комнаты доносились сердитые шаги барина. Время тянулось мучительно долго. Наконец шаги послышались в сенях, и барин вошел в кухню. Авдотья старалась не смотреть ему в глаза.